Елизавета Алексеевна Шапочка наша коллега, она заведует отделом дореволюционных и ценных изданий ЦГПБ имени А. П. Чехова. Елизавета Алексеевна занимается литературной работой, она автор многих статей о Чехове, степном Приазовье, книжном деле. На полках нашей библиотеки можно найти ее книги – «Император Александр Первый в Таганроге», «Таганрогская Александровская гимназия». Е.А. Шапочка любит природу. О некоторых ее наблюдениях можно прочесть в коротких зарисовках.


Коньки. Ангина. Тридцать девять.

Мне жаль так маму. Я больна,
И греет яблоки она,
И мне читает долго книжку,
И к вечеру печёт коврижку,
А я лежу, и быстрый сон
Несёт меня из дома вон.

На фото мама. Поздний вечер.

Коньки заброшены давно -
Такие видела в кино,
Ангина изгнана как класс,
Другие немочи сейчас.
На фото пятый класс застыл
И манит тысячью светил.

На фото мама. Поздний вечер.
Когда-то здесь искрились свечи,
Смотрели вместе мы в окно,
В мечтаньях были заодно.
Теперь смотрю ей долго в след...
Ты можешь всё! Спаси от бед.

«Звенит будильник, значит утро,
Всегда некстати он звучит», – почти стихами подумала Люся и открыла глаза. Приподнявшись, с удовольствием заметила, что хозяйки, а Люся была студенткой, нет, по крайней мере, не будет советами мешать. Шмыгнула под одеяло, чтобы теплом запастись, а потом вскочила и…
– Батюшки, мой свет! Подражая старушке, Люся всплеснула руками. – Снег!
«Житель с африканских рек
Не получит телеграммы:
Приезжай на первый снег!» – Пронеслось из какого-то стихотворения.
Радость первого снега издавна жила в ней. Она передалась ей от мамы. Помнила: глаза не хотели раскрываться, чтобы взглянуть на то, о чём напевала мама: «Снег, снег, белый, серебристый».
– Люся-небоюся, просыпайся, подымайся, – начинала требовать мама. – Побегала бы по снежку, валеночки можешь надеть, да и синичек бы покормила – давно в окошко стучат.
– Успею…
Но тут хлопала форточка. Люся натягивала на голову одеяло, а когда упругий белый комок все-таки холодил щеки, спасалась бегством.
Люся улыбнулась: «В прошлый первый снег я, кажется, была не права. Верно, глупа и не права. Помнится, сказала: «Что за радость… Первый снег!»
А мама была задумчива. Может, она вспомнила, как повязав платком свою маленькую девочку, посылала её нести под окно семечек синичкам и крошек воробьям? Или, быть может, как лепили снеговика? Или как забрасывали снежками папу, дождавшись его с работы?
Люся отбросила одеяло, побежала к столу, в глазах её ширились оконца света. Перо скользило по открытке:
«Мама, поздравляю тебя с первым снегом! Как там наши синички? Кормите их вместо меня. Тороплюсь на занятия. Люся».


В четверг в библиотечном саду нашла стрекозу, живую, но она уже не летала. Холодно. Подышу на неё, а она движет большеглазой головой. Худая такая! Оставила ее в отделе. Встречу ли ее завтра живой – не знаю. Она потомок миллиардов таких же стрекоз, ее пращуры жили миллионы лет... Чтоб попасть к нам в сад, она провела в воде по меньшей мере 16 сезонов, меняя личины. Мимо прошли, не заметили рыбы и лягушки, другие случайности, и вот она превратилась в крылатую красавицу. Но пришла её осень...
Утром летняя красавица лежала с поджатыми лапками на том же месте, где была оставлена. Усердно дыша на брюшко, понимала – труд напрасен. Так и оказалось. Мне было очень жаль расставаться с таким красивым творением природы. Выбрав укромное место, пристроила ее на раме с видом на садик, подумав: как знать, а вдруг ей, несмотря ни на что, привидятся земные или космические дали?! Пусть спит.


Воробей на виду. Кажется, он сопровождает нас всю жизнь, и мы перестаем его замечать, как мелкие календулы в заброшенном палисаднике. Сказанное справедливо с поправкой лет на тридцать-пятьдесят назад. Теперь зимой в центре города можно пройти несколько кварталов и не увидеть серый башлык пичуги - воробей уходит с городских улиц вслед за лошадью, которая много веков подряд обеспечивала его навозом. Прежде в стужу воробей кормился семенами сорных трав и тем, что удавалось добыть на подворьях около конюшен, курятников, других подобных местах.
Агрессивная цивилизация вносит поправки в жизнь маленького воробья и большого человека. Бездушный асфальт, равнодушные туи и бесплодные газоны, а также закрытые контейнеры для мусора делают нашу жизнь опрятной и комфортной, но лишают наших пернатых спутников возможности жить.
Правда, летом таких проблем меньше, воробей живет почти вольготно, добывая насекомых для себя и своего потомства. В слове «почти» слышится многое, потому что насекомых в городской черте стало гораздо меньше. Скажите прямо, сколько кобылок, бабочек, хрущей, других насекомых вам пришлось видеть прошедшим летом? Воробей выживет при любых условиях, скажут иные. Не будет здесь пищи - улетит в другое место. А вот и не улетит! Потому что он - птица оседлая, верная месту своего детства.


Однажды летом на вечерней зорьке наблюдала такую картину. Неподалеку от музея «Лавка Чеховых» прыгала воробьиная семья. Взъерошенный родитель носился по тротуару и отчаянно старался что-то там и сям найти и выклевать, а в это время птенцы расставленными крыльями призывно били по воздуху, привлекая его внимание. Подумала, что далеких предков этих «горобцов» предлагал Антоше Чехову посмотреть в гнезде мальчик-хохол, служивший у отца будущего писателя в бакалейной лавке...
Кстати, воробья признали птицей, когда он стал исчезать катастрофически. Мы знаем, что в Петербурге есть памятник чижику, а в американском Бостоне - воробью, который однажды спас город от голода, уничтожив полчища гусениц. В Китае когда-то «серых» выбили, сохраняя урожай пшеницы, а вскоре в срочном порядке стали разводить для борьбы с вредителями.
Рассказывают, что в теплой Англии, где летом плюс 24, а зимой - плюс 8-10, всюду развешаны красивые и практичные кормушки для диких птиц, а в супермаркетах продают корм на любой птичий вкус. Там нельзя убить птичку или срезать безнаказанно с дерева боковые ветви и оставить макушку несчастного - эдакий опричный хвост-метелку, что часто случается в нашем городе и чему разум с трудом дает объяснение.


Синиц за несколько недель можно приучить кормиться с рук. Воробей на такую щедрость не поддается даже в лютые морозы, потому что, будем честны, доставалось ему от человека много раз, ведь воробей - не птица в умах иных людей, в отличие от ближайших родственников из отряда его имени - воробьиных. Нас умиляют сойки, иволги, славки, мы воспеваем соловья, любим и жалеем скворца, а воробей - так, серая пичуга с круглой головкой и коротким клювом. Воробей приспособился, а потому питается всем, что Бог послал, что дала ему рука человека. В нашей местности он не перелетает ближе к югу и скачет зимой и летом в одних и тех же кварталах.
К счастью воробьев, на таганрогском рынке стали продавать семечки «для диких птичек». Эта лаконичная надпись на пузатых мешках с подсолнечником мимо воли нас «воспитывает» и приучает относиться к обитателям городских кварталов не как к досаждающим существам, а как к партнерам по среде обитания и неизменным спутникам. Трудно представить мир без писка комара, без осы, залетевшей на аромат варенья, птиц...
Зимой судьба мелких пернатых особо драматична. Орнитологи утверждают, что до весны доживают одна-две из десяти, если человек их постоянно не подкармливает. Представим скорость обмена веществ воробья, когда температура тела в среднем сорок градусов, а сердце бьется 600-850 раз в минуту. Даже после сытного обеда через полчаса-час воробей, как и любая мелкая птичка, голоден. Если воробей не нагулял хоть немного жира осенью, то весны ему не видать. Сутки полного голода - и впору сказать: «Птичку жалко».
Однажды на Петровской улице мое внимание привлекли суета и звонкий галдеж. Это на обочине дороги несколько воробьев терзали и краюху хлеба, погрязшую в мокром снеге. Однако их радость была короткой. Проехавшая машина вмяла лакомый кусок в асфальт, да так, что клевать было уже нечего. Воробьи так горестно сокрушались, так жаловались друг другу, что было невозможно оставить их наедине с горем, – я пошла в магазин и купила для них краюху сытного хлеба.


Как-то в суровый зимний день увидела неподалеку от кинотеатра «Луч» бестолково прыгающих воробьев. Они старательно запускали клювы в растоптанный снег, перепрыгивали с места на место, а вспархивая на нижние ветви старого вяза, замирали на мгновенье, затем спускались и, казалось, этим бессмысленным действиям нет конца. Сказать прямо, картина безрадостная. А потому я зашла в угловой магазинчик и купила булку пшеничного хлеба.
Не прошло и пяти минут, как, не щадя и не пряча от мороза рук, разламывала и мельчила пахнущую краюху каравая. Серый воробьиный народ с проворством голодных собак набросился на крошки, разве что на лету не хватая. С азартом и терпением я продолжала терзать булку, но все же приметила удивленную девочку со школьным рюкзачком. Недолго думая, протянула ей большой кусок мякиша. Теперь нас было двое, а воробьев – шумная стайка. Окрыленные надеждой, что жизнь их на сегодня спасена, они разгалделись, расхрабрились, а некоторые, насытившись, чистили хлебные носы.
Как известно, хлеб не лучшая еда для птиц, но своим быстро бьющимся сердцем среди снежного безмолвия понимали – манна небесная сошла.
Как звали девочку, уже не помню. Она уехала первой же маршруткой, сказав на прощание милым голосом: «Спасибо за доставленное удовольствие. Было очень приятно провести с вами время».
И я помахала ей вслед озябшей рукой с куском хлеба.